Сон как патология. Истории из жизни

Что, если я проснусь в своем гробу…
«Ромео и Джульетта».

Слова эти, хоть и были сказаны в другом контексте, однако ясно передают суть настоящей статьи. Ведь было время, когда такое случалось нередко. Одним людям удавалось спастись, участь других была трагична

Одной из самых загадочных сторон жизни является сон. В разные времена это состояние исследовали разные ученые, врачи, да и просто любознательные люди.Всем известно, что существует так называемый нормальный сон, а есть патологический, когда без видимых на то причин человек засыпает так крепко, что пробудить его крайне затруднительно, а признаки смерти, которые обнаруживаются при таком состоянии, становятся причиной фатальных ошибок. В данной статье мы приведем фрагмент перевода сочинения французского военного врача, автора многочисленных книг по медицине Огюста Дебэ о таких степенях сна, как катафора и каталепсия. Этот перевод был издан в 1864 году под названием «Книга чудес, или Физиология незримого мира, объясняющая таинственные и непостижимые для внешних чувств явления мира духов и внутренней жизни человеческой».

Слово от переводчика в начале этой книги сохраняет большую актуальность и в наши дни: «В настоящее время, – время материалистических теорий и развития естественных наук, – многим покажется недостойной внимания переведенная нами книга, хотя за ее достоинство ручается тот громадный успех, который встретил ее появление за границей, где она выдержала четырнадцать изданий. Эти скептические люди слишком суживают и науку, и самую жизнь. Бесполезно было бы спорить, что полезнее и предпочтительнее: изучение ли химических соединений, строения физического мира или познание мира духовного, – невидимого, но чувствуемого.

Если такое важное значение в жизни человечества имеет знание устройства цветка, или какого-нибудь химического действия, то во сколько важнее знание той тайной, но могущественной силы природы, которую мы называем духом. Идя путем аналогии, мы не можем не признать, что изучение духовной человеческой природы настолько важнее всякой другой науки, насколько человеческая природа выше природы какого-нибудь дерева, цветка и т.п.

Сущность знания заключается в его стройности, и только эта стройность дает истинное знание. Дух оживляет все и, следовательно, без познания духа всякое знание ничтожно.

Духовный мир представляет столько чудесного, таинственного и неразгаданного, что малейшее открытие в этой области знания производит великие следствия. Мы знаем, что в природе существует магнетизм, электричество, но слова эти не дают нам никакого ясного представления об этих таинственных силах, если мы не знаем их существенных качеств. Объяснением этих-то сил и занимается переведенная нами книга.

Ум человеческий отрицает все, что для него непонятно, но отрицание не дает никаких результатов, тогда как стремление к раскрытию истины двигает человечество в его развитии. Отрицать легче, чем изучать, и на отрицание – нынче мода; но, по нашему мнению, она должна скоро исчезнуть, ибо всякое крайнее увлечение ведет к смешному».

Сам же автор, доктор Огюст Дебэ в предисловии к своей книге писал: «Это сочинение содержит достопримечательные наблюдения, необыкновенные и почти невероятные, но нисколько не сверхъестественные факты; ибо в природе, исключая сумасбродного и нелепого, все совершается логически. Всякое действие происходит от причины и безрассудно было бы отвергать действие только потому, что мы не постигаем причины его. Жизнь имеет две стороны: одну чувственную и известную, другую неизвестную и таинственную, ускользающую от исследований физиолога. Эта-то последняя и составляет предмет предлагаемого сочинения.

Чтоб сделать чтение этой книги занимательнее, автор включил в текст множество анекдотов и интересных наблюдений; он сообщил колорит своим картинам, разнообразие сценам, и рассыпал всюду цветы на избитой и сухой почве рассуждения. Читатель переходит от изумления к изумлению, от чудес к чудесам, пораженный удивлением и непостижимыми явлениями, раскрывающимися пред глазами его, он сомневается, не смеет верить… но, принимая в руководство разум, достигает цели, и за познанием причин следует справедливая оценка действий».

Далее в главе первой означенной книги «Сон и его различные степени» доктор Дебэ, наряду с пояснениямина простом и доступном простому обывателю языке, приводит целый ряд историй из жизни – анекдотических, трагических и в то же время порой забавных.

Так что же происходит с человеком, переживающим такое глубокое состояние сна? Каково его поведение в бодрствующем состоянии? Следствием чего является такой глубокий и продолжительный сон? Что довелось пережить людям, ошибочно погребенным заживо, но которым удалось спастись? В книге Огюста Дебэ об этом читаем:

«Сон есть прекращение внешней жизни и ощущений, из нее проистекающих. Вследствие этого прекращения человек теряет сознание своего собственного бытия и своих отношений к наружным предметам. Физиологи не определили еще, происходит ли это прекращение от неспособности мозга к восприятию передаваемых мозгом впечатлений, или нервы перестают передавать их мозгу.

Когда нервная жидкость, истраченная наружною чувственною жизнью, не довольно сильно действует на наш организм, тогда уменьшается деятельность кровообращения, отделения теплоты и вообще всех отправлений, и появляется склонность ко сну. Веки опускаются, мускулы ослабевают, идеи мало-по-малу изглаживаются, наружное раздражение не имеет довольно силы, чтоб возобновить их; центральное вместилище нерв, вырабатывающее мысли, постепенно замедляют свою деятельность, наконец все органы приходят в состояние утомления и мгновенной чувственности, в котором теряется собственное Я. Это есть совершенный абсолютный сон.

Но не все органы истрачивают равное количество нервной жидкости. Орган, наиболее возбудительный в бодрственном состоянии, тот самый, который подает повод к большей растрате этой жидкости, есть бесспорно, орган зрения; и так он первый должен успокоиться; прочие органы засыпают в прямом отношении к их деятельности. Редко органы мозга засыпают в одно время и тем же сном. Напротив того, почти всегда одни из них бодрствуют или спят легче других. Вот причины слабых, неопределенных и кратковременных грез, предшествующих первому сну. Вскоре вся система ослабевает, сон становится глубоким и всякое движение идей прекращается.

После некоторого времени, когда питание, которое никогда не прерывается, препроводило в мозг достаточное количество нервной жидкости, укрепленные и снова возбужденные органы, опять приобретают часть своей деятельности, тогда начинаются смутные бессвязные и быстро проходящие сновидения. Мало-по-малу нервное притечение увеличивается, идеи пробуждаются, приходят в движение и делаются способными к многочисленным и правильнее представляющимся сочетаниям. Наконец, греза принимает определенную форму. Сон снова восстановил в органах чувств и мышления истощенную бодрствованием раздражительность и возвратил ей энергию ее. Человек знает, кто он и где находится; постепенно схватывает отношения представляющихся ему образов; идеи приходят в порядок, проясняются более и более; минута пробуждения приближается.

Но сон не всегда имеет такой правильный ход. Бо́льшая часть болезней и в особенности нервных недугов, изменяют его более или менее, т.е. они или останавливают его, или продолжают далее. Первое из этих состояний называется агриппией, бессонницей, потерею сна, непроизвольным бодрствованием; второе Ката-форою. Мы будем говорить только об этом последнем состоянии.


Полулетаргия и полукаталепсия. Фотография. Датировка: 1859-1910 гг.

КАТАФОРА.

Так называют этот тяжелый и глубокий сон, сила которого заключает в себе что-то чрезвычайное, ужасающее.

Различают три степени катафоры.

Неодолимое усыпление, в которое всегда впадет больной, какие ни употребляют средства, чтоб содержать его в бодрственном состоянии.

Спячку-сон еще более глубокий; ни сильный шум, ни встряхивание, ни даже погружение в воду – ничто не может рассеять его; он сопровождается потерею движения и бесчувственностью.

Летаргию – высшую степень катафоры; здесь происходят первый бред, всеобщая бесчувственность, которые заставляют предполагать о прекращении жизни.


Женщина спит в кресле, книга выскальзывает у нее из рук, комната в беспорядке. Изображено забвение.
Литография H. Bertremieux по рисунку GilbertStuartNewton (1794-1835).

В медицинском, хирургическом и фармацевтическом журнале за 1754 год мы находим следующий случай. Один больной, прозванный в больнице laCharitéсонею, спал аккуратно полгода. Напрасно кричали ему на уши, трясли его и встряхивали, он продолжал спать: даже погружение в воду не могло разбудить его.

Ван Свитен рассказывает почти подобный случай. Соня, о котором он говорит, пробудившись не хотел верить, что ночь была так долга; наконец он убедился, вспомнив, что заснул во время посева, а проснулся, когда уже началась жатва.

Одна крестьянка спала постоянно целую неделю и пробуждалась в воскресенье рано утром. Тогда она наряжалась, употребляла несколько пищи и отправлялась в церковь, по возвращении из которой засыпала опять до следующего воскресенья.

Один обжора, который однако же ел однажды в день, засыпал тотчас же после того, как проглатывал последний кусок и опорожнял последнюю бутылку вина. На другой день он пробуждался в этот же самый час, чтоб повторить в точности все то, что он делал накануне.

Одна знатная дама спала сряду три года, не принимая никакой пищи, кроме слабого бульона, который с помощью зонда пропускали ей сквозь нос, потому что во все это время челюсти ее были судорожно сжаты.

Особ, одержимых этою странною болезнью, можно некоторым образом сравнить с погружающимися в зимнее оцепенение животными, сон которых есть настоящая летаргия. У них не заметно ни дыхания, ни обращения крови, ни малейшего движения и ощущения; их можно даже разрезывать, и они не обнаруживают ни малейшего признака боли; почти такие же феномены показываются у погруженных в летаргию; сильный шум, колонье, резанье, обжоги и самые сильные средства не в состоянии извлечь некоторых субъектов из этого глубокого сна.

Мы заключим историю катафоры следующим достопримечательным фактом.

Один крестьянин на Пиренейских горах жил в крайней бедности со своею женою, злобною, сварливою тварью, которая со времени прекращения менструаций, часто подвергалась припадкам спячки. Враждебное, невыносимое расположение духа предшествовало этой болезни. Эта женщина, и без того уже злая, становилась бранчивою, вспыльчивою, дикою, и обходилась со своим мужем, как нельзя грубее. Вследствие этих сильных вспышек, она впадала в летаргический сон, из которого невозможно было извлечь ее и который продолжался от 15 до 20 дней. Бедный муж отделывался терпением, и, вздыхая, говорил с состраданием: «Она больна, должно простить ей». И он переносил брань и удары со стоическим самоотвержением, только закрывал голову руками, потому что мегера обыкновенно метила в лицо.

Однажды случилось, что сон этой женщины был продолжительнее обыкновенного; ее почли мертвою. Муж пролил несколько слез и благодарил Бога, что Он призвал ее в свое лоно. Бедный как Иов, не имея даже необходимых денег на покупку гроба, он сообщил о своем затруднительном положении соседям. Два крестьянина положили умершую на носилки и понесли на кладбище. Когда проходили они по узкой, обросшей кустарниками тропинке, ветвь терновника оцарапала лицо покойницы, которая вдруг пробудилась и испустила пронзительный крик. Испуганные носильщики бросили носилки и побежали со всех ног; муж, тоже убежавший вместе с другими, после минутного размышления воротился и помог несчастной дойти домой. Ужас распространился по всей деревне и только по прошествии нескольких месяцев самые неустрашимые осмелились смотреть в лицо воскресшей покойницы.

С этого дня нрав больной сделался так неукротим и дик, что бедный муж, опасаясь быть убитым ею, принужден был оставить свою хижину. По причине распространившегося слуха, что эта женщина была колдунья, что она умирала и воскресла, пастор из соседней деревни отправился на место в сопровождении мужа, который уже несколько недель бродил без пристанища. Когда муж отворил дверь хижины, жена его лежала на полу неподвижная и посинелая. На этот раз она действительно умерла; гнилой запах, распространявшийся от трупа, не позволял сомневаться в этом. Никто в деревне не хотел нести ее на кладбище, все содрогались от ужаса при воспоминании о ее воскресении. Два солдата, которые на эту пору ночевали в деревне, приняли на себя, по просьбе пастора, эту печальную обязанность.

Муж, как и в первый раз, шел за гробом с поникшею головою, с влажными от слез глазами. Его медленная походка, его рыдания обличали горесть и сожаление; но когда солдаты, выйдя на тропинку, поравнялись с кустарниками, он простодушно закричал им:

«Эй, товарищи! От кустарников-то подальше».

КАТАЛЕПСИЯ.

Каталепсия есть временное прекращение отправлений чувств и деятельности мускулов, управляемой волею, между тем как слух и самосознание остаются во всей своей силе. Каталептики остаются в том положении, какое имели в минуту припадка, члены их сохраняют то направление, которое дают им, рот безмолвствует. Тело обладает неподвижностью статуи; дыхание и пульс показывают замечательную медленность, иногда же их совершенно не заметно.


Подпись: «Внезапная меланхолия (каталептическое состояние)».

Этот недуг, впрочем, очень редкий, по уверению некоторых медиков поражает более женщин, нежели мужчин. Вот интересный пример.

Г-жа М…., дама, принадлежащая к зажиточному классу, вешала в столовой корзинку на стену, как вдруг под окном раздался выстрел. В то же мгновение овладела ею совершенная неподвижность, она осталась как бы окаменелою в том же положении; одна рука ее была поднята к гвоздю, другая опиралась на стену. Служители, прибежавшие на крик горничной, нашли госпожу свою в таком положении: глаза открытые и неподвижные, лицо безмолвное и спокойное, без малейшего признака боли. Они принесли ее на постель и напрасно старались привести в чувство. Через час наступили конвульсии; потом глаза ее потеряли свою недвижность, сделались влажными, и потоки слез положили конец этому первому припадку, который происходил в шесть часов вечера.

На другой день, в тот же самый час, г-жа М… собирала померанцевые цветы: погода была тихая, вокруг царствовало глубокое безмолвие. Вдруг повторились с нею те же феномены, как и накануне вечером. Она, как автомат, осталась с руками, неподвижно протянутыми к померанцевой ветви. Как и вчера, каталептическое состояние продолжалось час и окончилось изобильными слезами.

Эти припадки, начинавшиеся всегда в один и тот же час, имевшие одинаковую продолжительность, случались с нею в течение шести лет. Никакой симптом не возвещал сих приближений. Г-жа М…, чем ни занималась бы и где ни находилась бы, была внезапно поражаема, и всегда в шесть часов вечера. Тогда, если она говорила, слово оставалось недоконченным на ее губах, зрачки неподвижно останавливались на предмете, странная неподвижность овладевала всем ее телом, члены подчинялись всем движениям, какие сообщали им, и сохраняли положение, в котором их оставляли. В семь часов глубокий вздох поднимал ее грудь, потом конвульсии и слезы разрешали оцепенение. Впрочем, г-жа М… пользовалась, по-видимому, хорошим здоровьем; не теряла аппетита, пища легко переваривалась в ее желудке, все отправления совершались спокойно и в характере ее не происходило никакой неприятной перемены.

Все возможные средства были испытаны против этой болезни, но без всякого успеха. По прошествии шести лет припадки сделались менее сильными и продолжительными, но слабость, увеличивавшаяся по мере уменьшения каталепсии, произвела наконец совершенное расслабление нижних конечностей. Через несколько месяцев эта дама ходила на костылях; от этих ежедневных припадков у нее остался феномен не менее любопытный: каждый день в шесть часов вечера безымянный палец левой руки пригибался к ладони и разгибался не иначе, как в семь часов. Это был хронометр строжайшей точности.

Есть род каталепсии, которую можно было бы назвать летаргическою, по причине ее продолжительности далее нормального периода; этот страшный недуг, показывая все признаки мнимой смерти, неоднократно подавал повод к пагубным ошибкам. Кожа охладевает, глаза становятся как стеклянными, дыхание по-видимому исчезает, зеркало, приставленное ко рту, не тускнеет; все жизненные отправления прекращаются, тело уподобается трупу.

Вот что случилось в Испании несколько лет тому назад. Пусть говорит сама молодая девица, которая едва не сделалась жертвою этой каталепсии.

«Меня почли мертвою. Я слышала стенания моего сокрушающегося семейства; слышала рыдания и получила последнее прощание от моего жениха; мои сестры поцеловали меня в последний раз; гроб был открыт, он должен был закрыться надо мною, как по свету одного врача погребение мое было отложено. – Три дня лежала я на смертной постели, три дня слушала все, что только могла выразить горесть моего семейства, которое обожало меня! Я не проронила ни одного слова. Сколько раз пыталась я вскрикнуть, испустить вздох – совершенная невозможность… Я была физически мертвою, только ум и слух одни сохраняли свою деятельность. Я осуждена была быть схороненною заживо. Какой ужас, какое мучение! О! как страдала я!..

На утро четвертого дня мой медик и двое из его товарищей пришли ко мне. Они с величайшим вниманием осматривали меня, несколько раз поднимали мои веки, терли зрачки и говорили: «Бесчувственные и стеклянные зрачки, всеобщий холод, лицо посиневшее, зеленоватые пятна на поверхности тела – это верные признаки начавшегося разложения. Сегодня можно хоронить ее».

Из той комнаты, где лежала я, семейство мое вышло, чтоб избегнуть печального зрелища приготовлений к моему погребению. Меня покрыли саваном, положили в гроб, и я слышала, как приколачивали молотком крышку. В эту ужасную минуту каких усилий ни делала я мысленно, чтоб показать признак жизни, но все та же невозможность… Я предалась судьбе моей, веря, что на это была высшая воля, и принялась усердно молить Бога. Меня отнесли в церковь: вокруг моего гроба горели свечи; раздавалось похоронное пение, через час могильщики должны были опустить меня в могилу. При глухом шуме первой лопатки земли, брошенной на мой гроб, я вздрогнула, холод пробежал по моим жилам; я пыталась вскрикнуть, я удвоила в уме моем всю силу, какую только может сообщить энергия отчаяния – напрасные старания! Я оставалась неподвижно и безмолвно под моим саваном. Вскоре я впала в изнеможение, мои идеи, до толе ясные, помутились. Яобезпамятела.

Когда я пришла в себя, ветер свистал в ветвях тополей, насаженных на кладбище, гром гремел, гроза свирепствовала над моею головою. Молния ударила, вероятно, по близости меня, потому что я почувствовала сильное сотрясение. Мне показалось, что чувство опять возвратилось в мое тело.

Вот какому печальному событию была я обязана моим возвращением к жизни.

Тот, кого я любила, Диео, молодой человек, с которым я была обручена, уговорил могильщика, посредством денег, чтоб могильная яма была засыпана не прежде, как на другой день утром. В уме его был страшный замысел, он хотел соединиться со мною чрез самоубийство и разделить мою могилу. В самом деле, в полночь я услышала приближающиеся шаги… Это был он!

«О моя Анна! – вскричал он. – Так как Диео не может жить без тебя, то он пришел умереть возле тебя. Да простит мне Бог этот отчаянный поступок и да соединит наши души».

Я слышала, как щелкнул курок огнестрельного оружия. Он хотел убить себя… Вдруг пронзительный крик вырвался из груди моей: голос мой возвратился. При этом крике, которые безмолвие ночи и мрак кладбища делали еще ужаснее, оружие выпало из рук молодого человека и покатилось вместе с ним на мой гроб.

На рассвете сторожа, привлеченные моими стонами, прибежали к моей могиле, подняли Диео, отколотили мой гроб и проводили меня к моим родственникам. Сильное впечатление, произведенное моим присутствием, многим из них обошлось дорого. Окруженная заботливым уходом, попечениями, ласками, я в скором времени совершенно оправилась.

А Диео?.. Несчастный! Только что открыл он глаза, как сделался безумным. Я посвятила ему жизнь мою на земле, потому что из-за меня он потерял ум. О Боже мой! Боже мой! Уповаю на благость твою».

Есть еще другое страдание, род нервной боли, которая в некоторых симптомах присоединяется к летаргии и каталепсии и в то же время представляет мнимую смерть. Период припадка бывает более или менее продолжителен; с невозможностью произвольных движений соединяется почти всегда усыпление многих чувств; но слух и ум сохраняют еще свою деятельность. Однако, несмотря на сходство симптомов, это не есть собственно так называемая каталепсия, потому что глаза закрыты и члены так мягки, как у спящего дитяти. Впрочем, это и не летаргия, потому что чувство и слух не прекращаются. Это состояние можно бы назвать ложною каталепсиею, или временным истощением головных органов, управляющих произвольными движениями, деятельностью одного или многих чувств. Эта страшная болезнь доставила множество любопытных наблюдений. Мы приведем некоторые наиболее интересные случаи.

Один кандидат на степень бакалавра, который, вследствие продолжительных бодрствований и слишком напряженных умственных трудов, вдруг впал в каталептический сон, который очень обеспокоил его семейство. Напрасно кричали ему на уши, передвигали с места на место, щипали – он не показывал ни малейшего признака ощутительности, дыхание едва было заметно, лицо спокойно, кожа сохраняла свою теплоту. Так прошло несколько дней. В одно утро, после многих напрасных попыток, сделанных его товарищами, желавшими, чтобы он проснулся, один из них вздумал предложить ему следующий вопрос:

«Жюль, бьюсь об заклад, что ты не скажешь мне квадратного корня 2961?»

– 54! – вскричал спящий и в ту же минуту проснулся.

Жюль испытал в течение года много подобных припадков, единственное средство к прекращению их было предложение какой-либо проблемы, которую он разрешал с удивительною легкостью. – Прервание его умственных трудов, равно как верховая езда, охота и прочие развлечения излечили его совершенно.

Один страстный музыкант, знаток своего дела, одаренный удивительною тонкостью слуха, испытывал судороги, сопровождавшиеся непроизвольными движениями и скрежетом зубов, всякий раз, когда кто-либо фальшиво пел или играл в его присутствии. Напротив того, он приходил в восторг, погружался в безмолвное восхищение, когда слышал, что исполняли с воодушевлением и в точности какую-либо из этих прекрасных пьес, носящих на себе отпечаток гения великих художников. Эта чрезмерная ощутительность была причиною многочисленных беспорядков в его нервных и пищеварительных отправлениях; неоднократно он принужден был не сходить с постели вследствие этих сильных потрясений. В один вечер, возвратившись из концерта, данного первыми артистами, он впал в усыпление, из которого ничто не могло вывести его. Это состояние продолжалось двадцать семь часов, когда один из друзей его, медик, навестив его, присоветовал, чтобы играла музыка в той самой комнате, где он спал. Тотчас же один из присутствующих садится за фортепиано, двое других начинают петь дуэт из Россини, но ни пианист, ни певцы не в состоянии были передать выразительно музыку знаменитого маэстро. После нескольких фраз, исполненных как ни попало, оба голоса заключили пение фантазией так, что даже и непривычное ухо оскорбилось бы этим. Больной, до толе неподвижный, вдруг, повернулся на постели, в чертах его выразилось болезненное нетерпение, и он вскричал гневным голосом:

«Варвары! Возможно ли так искажать образцовое произведение Россини!»

Он в ту же минуту открыл глаза и изумился, увидя себя окруженным своими друзьями.

Эти немногие, приведенные нами примеры и большое другое число других, находящихся в медицинских летописях, доказывают нам, с какою осторожностью и осмотрительностью надлежит поступать при подтверждении смертного случая. По этому-то отцы судебной медицины говорили, что из всех признаков смерти самый верный есть гниение.

Мы окончим эту статью замечанием, что сон не есть исключительный удел человека и животных. Все существа, начиная от самого простого растения, до самого сложного животного, подчинены этому условию бытия. И дело достойное внимания, сон бывает тем продолжительнее, чем ниже нисходит по ступеням лестница организованных существ, от человека до каменнорастения. Всем известно, что животные, как напр.: медведь, сурок и проч., спят в продолжении дурного времени года; что пресмыкающиеся, проглотив добычу, которая часто больше, чем сами они, погружаются, на все время пищеварения, в столь глубокое усыпление, что к ним можно приближаться и дотрагиваться до них без всякой опасности. Каждому известно также, что зерна остаются бездейственными и как лишенными жизни, пока не посеют их; тогда начинается для них пробуждение, и пускание ростков доказывает их жизненность. Итак, сон есть необходимость бытия; все существа принимают в нем участие, ни одно не может обойтись без него.

Мы исчислили все виды, какие сон представляет у человека. Теперь нам остается описать феномены, которые происходят во время его продолжения и которым дали наименование сновидений».

Продолжение следует…