Состояние наук в Европе в конце XVIII и начале XIX столетий

Естественная история. В описываемый период Франция занимала первенствующее место не только в математике, но и в области естественных наук. В этой последней области она почти не имела соперников.

Монументальная работа, начатая Бюффоном и законченная Ласепедом, еще не была доведена до конца, как уже выступили на сцену ученые, которым предстояло открыть в зоологии совершенно новые пути. В 1794 г. Парижский ботанический сад был преобразован в музей, и тогда же в нем начали свою работу Ламарк, Этьен Жоффруа Сент-Илер и Кювье.

Ламарк (1744-1829) был известен еще раньше благодаря своему сочинению «Французская флора» («Florefrançaise», 1778), в котором он применил дихотомический метод классификации. Это сочинение ввело его в Академию, в которой он исполнил ряд поручений научного характера. Сделавшись профессором зоологии, Ламарк вскоре ослеп. Это, однако, не закрыло перед ним возможности вести научную работу. В последней ему помогал Латрейль, специально изучавший насекомых и ракообразных. Капитальными работами Ламарка явились «Философия зоологии» («Philosophiezoologique», 1809) и «Естественная история беспозвоночных» («Histoirenaturelledesanimeauxsansvertèbre», 1815-1822). Долгое время взгляды Ламарка признавались хотя и глубокими, но слишком смелыми. Теперь же эволюционисты считают Ламарка одним из своих учителей. ЖоффруаСент-Илер (1772-1844) до 21 года занимался исключительно минералогией. Ему удалось спасти от смерти своего учителя, аббата Аюи, благодаря чему он снискал дружбу Добантона и поступил демонстрантом в Ботанический сад. Когда, несмотря на все настояния Сент-Илера, Ласепед вышел в отставку, молодой человек тотчас же сделался профессором зоологии, науки, с которой он был почти незнаком. Спустя год он получил от какого-то из своих друзей записки одного молодого доцента, нормандца Жоржа Кювье (1769-1832). Сразу же увидав в нем гения, Сент-Илер вызвал Кювье в Париж и назначил адъюнктом по кафедре сравнительной анатомии.

Кювье был самоучкой. Ко времени своего переезда в Париж он мог считаться уже выдающимся зоологом, и таланты его были оценены всеми очень быстро. 30 декабря 1795 г. благодаря Ласепеду он был принят в институт, хотя до этого не напечатал ни одного сочинения. К преподавательской деятельности в области сравнительной анатомии он впрочем был подготовлен не более, чем Сент-Илер к преподаванию зоологии. Однако впоследствии Кювье довел сравнительную анатомию до чрезвычайно высокого уровня. Сент-Илер и Кювье могут служить своеобразным примером того, что может сделать гений даже в том случае, если обстоятельства направят его на иные пути, нежели избранное призвание.

Оба молодых ученых, вступивших на старости лет в приобретший огромную известность спор друг с другом*, работали первое время вместе. Жоффруа Сент-Илер последовал вместе с экспедицией Наполеона в Египет, а затем занялся описанием научных данных, добытых во время поездки. Кювье же остался в Париже и, упорно работая, достиг вскоре большой известности. Отличаясь необыкновенно деятельной натурой, он исполнял одновременно самые разнообразные обязанности. В 1803 г. он был избран постоянным секретарем Академии наук, читал лекции по трем различным предметам и вел большую организационную работу по созданию новых факультетов и учебных заведений. Трудно понять, каким образом Кювье смог закончить обессмертившие его имя работы, не оставив следов спешки или небрежности.

* В 1830 г. Сент-Илер пытался доказать принцип единства органического типа. Кювье же считал такое единство продуктом фантазии.

Первые труды Кювье относятся к классификации животных (1798). В основу последней он положил отличительные признаки органов размножения и питания. Лишь в 1812 г. он решил сделать базисом своей классификации нервную систему. Основные идеи, руководившие Кювье при таком выборе классификационных признаков, были им изложены в книге «Животное царство» («Regneanimal», 1816). Эти идеи господствовали в зоологической систематике вплоть до новейших открытий в области эмбриологии.

Составление «Лекций по сравнительной анатомии» относится к 1800-1805 гг. Этот знаменитый труд считается величайшим продуктом творчества Кювье. Хотя сравнительная анатомия и существовала до Кювье, только его работа заложила ее настоящие научные основы. Кювье формулировал основные законы и принципы сравнительной анатомии и выяснил способы их применения.

Пользуясь законами сравнительной анатомии, Кювье создал и палеонтологию, реконструировав основные признаки исчезнувших видов животных, от которых остались лишь неполные скелеты. Первые его «Исследования о скелетах ископаемых четвероногих» («Recher chessur les ossements fossils des quadrupèdes») были опубликованы в 1812 г.

Из сочинений, изданных до 1815 г., следует отметить также «Исторический отчет о естественных науках после 1789 г.» («Rapport historiquesur les sciences nature llesdepuis 1789»), появившийся в 1810 г., и «Похвальные речи» («Eloges»), произнесенные им в качестве секретаря Академии наук и представляющие большой интерес.

Ботаника в свою очередь не отставала от зоологии. В период 1789-1824 гг. Антуан Лоран де-Жюссье в целом ряде мемуаров попытался усовершенствовать свой метод классификации и описания семейств и видов растений. Однако его система, пытающаяся наметить естественную группировку семейств, была признана далеко не всеми, и кроме нее появилось множество других систем. Первый шаг вперед сделал Огюстен Пирам де-Кандолль (1778-1841) из Женевы. Его сочинение «Элементарная теория ботаники» («Théorie élémentaire de la botanique», 1813 и 2-е издание 1819) сыграло довольно большую роль. Под другими наименованиями де-Кандолль сохранил три крупных подразделения, предложенных Жюссье: бессемянных, односемядольных и двусемядольных.

Основания новой отрасли науки заложило сочинение «Очерк географии растений» («Essai sur la géogra phiedesp lantes», 1805)Александра фон-Гумбольдта и Бонплана, опубликованное ими после возвращения их из путешествия в Америку (1799-1804).

По палеонтологии растений появилось только несколько мелких очерков. Зато труды Кювье и в особенности его «Рассуждение о геологических переворотах» («Discours sur les re volutions du globe»), фигурировавшее в качестве предисловия к изданию «Исследований» 1812 г., дали новый толчок геологическим изысканиям.

Развивая в большом «Трактате по минералогии» («Traité dumine ralogie», 1801) свои прежние идеи, Аюи положил в основу минералогии кристаллографию и тем начал новую эру развития минералогии. В то же время немецкий ученый Вернер (1750-1817) развил в Фрейбургском горном училище свои методы, в течение некоторого времени как бы уравновешивавшие идеи Аюи. Основываясь исключительно на внешних признаках минералов, признаках, которые могут быть установлены без помощи каких бы то ни было искусственных приборов, Вернер сумел дать такую систему методических определений, точность которой оказалась до того времени неслыханной. Всю совокупность геологических знаний он делил на три отрасли: ориктогнозию – учение о минералах, геогнозию – учение о веществах, входящих в состав земной коры, и геогонию – теорию образования земного шара. В этой последней части геологической науки он придерживался точки зрения, утверждающей, что основные породы имеют водное происхождение, и поэтому его считают основателем «нептунизма»*.

* Наиболее выдающейся из работ Вернера считается его «Трактат», посвященный главным образом ориктогнозии.

В противоположность нептунизму во Франции и Англии преобладали идеи «Эпох природы» Бюффона, и большинство ученых склонялось в сторону теории, приписывающей главную роль в образовании пород действию теплоты центральной части земного шара – «вулканизму». Как попытка объяснить превращение земной коры причинами, аналогичными с теми, какие мы наблюдали в наше время при землетрясениях и вулканических извержениях, особенно выделяется сочинение Геттона «Теория Земли» («Theoryoftheearth», 1788)вместе с дополнениями к нему Плейфера (1802). Развивая «вулканические» взгляды, Геттон и Плейфер вместе с тем не упускали из виду нынешнего состояния сравнительной устойчивости земной коры. Спор между «нептунистами» и «вулканистами» сосредоточился главным образом на вопросе о происхождении базальтовых пород. Французский геолог Доломье (1750-1801), будучи «вулканистом», все же признал, что некоторые из этих пород – водяного происхождения и что только часть их может быть отнесена к вулканическим.

Школа Вернера пала под ударами его собственных блестящих учеников – Александра фон-Гумбольдта (1769-1853) и в особенности Леопольда фон-Буха (1774-1853). Последний много путешествовал по Италии и Оверни и, исследовав чисто вулканические области, быстро отказался от своих прежних убеждений. В Швеции Бух констатировал случаи поднятия почвы без извержения и сделал их исходным пунктом своей собственной теории, которую он окончательно оформил только в 1822 г. (путешествия же и связанные с ними наблюдения Бух начал в 1798 г.). Наблюдения Буха над образованием доломитовых масс в Тироле положили основание учению о метаморфизме, которое дало возможность разрешить большинство вопросов, составляющих предмет спора между «нептунистами» и «вулканистами».

Палеонтологические открытия Кювье заставили геологов обратить внимание на другие вопросы. Кювье задался мыслью определить порядок последовательности различных напластований водного происхождения по их ископаемым. Он разрешил проблему в общих чертах и сумел установить отличие пресноводных отложений от отложений морских. Однако учение Кювье заключало в себе два недостатка. Согласно его теории, последовательные геологические эпохи отделены друг от друга катастрофами, которые совершенно уничтожают фауну предыдущего периода, причем после катаклизма появляются новые виды. Кювье считал возможным доказывать, что последняя крупная внезапная катастрофа произошла пять или шесть тысяч лет назад. Свои идеи Кювье формулировал достаточно ясно, и это дало возможность наметить ряд проблем, по которым вскоре возникла большая дискуссия.

Физиология, медицина и хирургия.В XVIII столетии Франция отстала в области медицины от других наций. Но революция и тут произвела переворот. В 1793 г. в Париже хирургу Дезо, основавшему вHôtelDieu первую клиническую школу, приехал из Льени Биша (1771-1802). Дезо поручил Биша редактирование «Хирургического журнала». После смерти Дезо, в 1798-1799 гг., Биша издал его «Хирургические работы», бросил хирургию и занялся исключительно физиологией. В 1800 г. появились его «Трактат о тканях» («Traitédesmembranes») и «Исследования о жизни и смерти» («Recherchessurlavieetlamort»), а в 1801 г. был издан бессмертный труд Биша «Общая анатомия» («Anatomiegénérale») и начата «Описательная анатомия» («Anatomiedescriptive»). В 1802 г., истощенный нечеловеческим трудом, Биша скончался от тифозной горячки. Оставшиеся после него бумаги показали, что он имел в виду охватить весь цикл медицинских наук. По открытиям Биша в области физиологии можно судить, что дали бы его исследования в других отраслях науки, если бы им не помешала ранняя смерть.

Имя Биша связывают обычно с именем Борде и Бартеза. Действительно, он пошел по стопам этих ученых и привез в Париж идеи, почерпнутые в Монпелье. Своими капитальными работами Биша показал, как нужно понимать и применять эти идеи. Он связал эти идеи с обширным материалом систематических наблюдений и на примерах показал огромное значение экспериментального метода. Биша постарался устранить вопрос о причинах явлений; в этом и заключался смысл его знаменитого афоризма, вызвавшего столько насмешек: «жизнь есть совокупность функций, оказывающих сопротивление смерти». Биша не думал о том, что такое жизнь в ее существе, но только отграничил неподдающиеся объяснению при помощи физических законов жизненные свойства от свойств мертвой природы. Расширяемость и сократимость тканей – явления чисто физические, наблюдающиеся и после смерти. Но кроме них Биша постулировал существование органической чувствительности (не сознаваемой живым существом) и животной чувствительности (сознаваемой живым существом), которым соответствует сократимость органическая и сократимость животная. Величайшая заслуга Биша заключалась в разложении всякого животного организма на простые ткани, т.е. на простейшие с физиологической точки зрения элементы органов, обусловливающие своими свойствами характер функций последних.

Болезни, по мнению Биша, представляют собой результат изменения строений тканей и различаются, смотря по тому, какие именно ткани поражены. Отсюда вывод, что терапия должна стремиться к приведению измененных жизненных свойств в нормальное состояние. Эти принципы были положены в основу работ великих деятелей медицины начала XIX столетия.

Из собственно медицинских работ следует в первую очередь отметить исследования Бруссе (1772-1838), врача, постоянно находившегося в армии. В 1802 г. им была издана работа «Описание хронических воспалений» («Histoire des phlegmasies chroniques»), а в 1817 г. – «Критическое исследование медицинских учений» («Examen des doctrines médicales»). Эти сочинения произвели настоящий переворот в терапии. Источник всех болезней по Бруссе – воспаление тканей. Из этих представлений и возникла так называемая антифлогистическая система лечения*, быстро завоевавшая себе широкую популярность среди общественных верхов эпохи Второй империи.

* Особый способ лечения воспалений посредством кровопусканий, влажных укутываний, мешков со льдом, ледяных пилюль и пр.

Применением методов Биша к изучению болезней сердца занялся Корвизар (1776-1821), профессор CollêgedeFrance и придворный врач Наполеона I. Леннек (1781-1826), изобретатель аускультации и стетоскопа, применил этот же метод к грудным болезням.

Один из учителей Биша, Пинель (1745-1826), главный врач сначала Bicêtre (1785), а затем Salpêtrière (1794)**, заменил варварское отношение к умалишенным мягкими мерами. Его «Философская нозография» («Nosogra phiephiloso phique», 1798) замечательна тем, что, ссылаясь на Кондильяка, он хотел внести полное преображение в изучение признаков болезней. Чтение этого сочинения Пинеля и внушило Биша план его «Трактата о тканях». Следует отметить также сочинения Кабаниса (1757-1808), который в своих медицинских произведениях и особенно в книге «Отношения физического и психического у человека» («Rapports du physique et du moral  de l’homme», 1802) вернулся к философским идеям XVIII столетия. У Кабаниса имеется ряд полезных указаний, относящихся к искусству делать наблюдения, но самая главная его идея – это необходимость разделения нервной системы на мозговую и ганглиозную.

         ** Известные французские больницы для умалишенных.

Величайшие хирурги этой эпохи – Персия и Ларрей – все время находились при армиях. Тут же на месте они обучали помощников. Общим девизом при этом служили слова: быстрота и решимость. Еще Фуркруа в своем докладе об организации фельдшерских школ выразил эту тенденцию эпохи революции: поменьше читать, побольше наблюдать, но больше всего работать практически.

Как бы созданный для того, чтобы руководить реформой, Дезо умер в 1795 г. еще молодым. Должность главы Парижской медицинской школы была занята лишь позже Дюпюитраном (1777-1835). Последний с 24-летнего возраста работал на медицинском факультете в Париже в качестве руководителя практических занятий по анатомии. В 1812 г. он занял кафедру оперативной хирургии, а в 1815 г. был назначен старшим хирургом HôtelDieu. Хотя Дюпюитран писал очень мало, но благодаря своей профессорской деятельности он оказал все же большое влияние. Работая без устали, он направил все свои усилия к выработке точного метода диагностики. Когда после заключения мира между европейскими нациями восстановились нормальные научные отношения, имя Дюпюитрана затмило имена таких хирургов, как Скарп (1747-1832) из Павии и Остней Купер (1768-1841) из Лондона.

Общий взгляд на научное движение эпохи

Мы попытались набросать общие штрихи картины научного развития в эпоху революции. Эта картина существенно отличается от того, что было в XVIII столетии. XVIII столетие представляло собою эпоху естественного развития принципов, провозглашенных Декартом, Ньютоном и Лейбницем. Наоборот, эпоха Революции и Первой империи знаменует собою поворотный пункт истории не только в политическом, но и в научном отношении.

Можно было предугадать великие синтезы, созданные Лагранжем и Лапласом. Но кто мог предвидеть возврат к синтетическим методам геометрии, провозглашенный Монжем, и почему это движение не проявлялось раньше? Кто мог догадаться о новых путях, открывшихся для науки, о тех неизведанных областях знания, которые достались ученым XIX столетия?

Законы, определяющие развитие знаний, лучше всего проявляются в наблюдательных науках. Подробное исследование неба рано или поздно должно было привести к открытию малых планет; динамическое электричество могло стать предметом исследования лишь после того, как было изучено статическое электричество; поляризация и интерференция нисколько не соответствует простейшим явлениям, непосредственно наблюдаемым в оптике; законы Дальтона и Гей-Люссака могли быть установлены только после открытия Лавуазье; сравнительная анатомия и палеонтология венчают науку, являются плодом вековых усилий, а вовсе не представляют собою чего-то спонтанно зарождающегося; то же следует сказать о трудах Биша.

Но если рассмотреть всю совокупность этих сосредоточенных на столь коротком промежутке времени открытий, если подумать о том, насколько облегчено было ими дальнейшее проникновение в тайны природы, то эпоха революции покажется, по сравнению с предыдущим веком, небывалой жатвой, наступившей после долгого труда. Приобретенные сведения почти удвоились, и последующее развитие было обеспечено.

Обозначались и новые черты. Наука заняла подобающее ей место в ряду предметов преподавания и стала самостоятельной. Ученый перестал называть себя философом. Исследование общих вопросов отступило на задний план. Вместо этого большое место заняли вопросы практики. Позитивные тенденции захватили собою почти все.

Научное мышление поставило перед собою задачу открытия точных законов, могущих проявляться в определенных следствиях. Конечно, прошлое не забылось. Старые гипотезы, вроде, например, гипотезы невесомых жидкостей, не прекратили своего существования. Но новые поколения уже начали понимать, что сохраняются они исключительно в силу традиции. Относительный неуспех новой атомистической гипотезы Дальтона, имевшей все шансы на успех, есть символ времени.

Как бы для контраста с Францией и Англией, Германия этой эпохи создала целый ряд могучих философских систем. Вслед за Кантом выступили Фихте, Шеллинг и Гегель. И все же час научного возрождения в этой стране еще не пробил.

Борьба между нациями-соперницами велась в эту эпоху не только на театре войны, но и в лабораториях. Философское движение тоже приобрело особый отпечаток. Необходимо было найти новую почву и заимствовать от естественной науки метод изучения общественных явлений. Необходимо было также изучить законы деятельности разума, оставив в стороне вопрос о его сущности и происхождении. Как ни несовершенны были попытки этого рода, как ни незначительны были результаты, к которым они привели, их все же следует отметить. Научная психология начала складываться.

Одновременно с этим внимание исследователей начала привлекать и область политической экономии. Здесь впереди всех шла Англия. В Глазго вслед за Адамом Смитом (1723-1790) появился Томас Рид (1716-1796), основатель шотландской школы. Преемниками его были в Эдинбурге Дюгальд Стюарт (1759-1826), а во Франции – Ройе – Коллар (1763-1845). В Англии за Рикардо следовал Роберт Мальтус (1764-1834), а во Франции – Жан Баптист Сэй (1767-1834).

После революционных событий небольшая группа людей, интересовавшихся философией, образовала во Франции союз. По политическим убеждениям это были довольно умеренные либералы, идеи которых сильно не нравились Наполеону. По почину Дестю де-Траси (1754-1836), наиболее выдающегося члена этого союза, они назвали себя «идеологами». Сам Траси был последователем Кондильяка, но группа «идеологов» все же не имела определенной платформы и представляла собою скорее совокупность лиц, чем школу. Один из «идеологов», Кабанис, примкнул, например, к материализму, другой Мэн де-Биран (1766-1824), к идеализму. Борьба философских школ под влиянием германских идей возродилась во Франции после реставрации. Англия же была почти свободна от влияния германской философии.

Источник: Поль Таннери «Исторический очерк развития естествознания в Европе (с 1300 по 1900 гг.)» (изд. Москва-Ленинград, 1934 г.).